(выпуск №7, фрагмент рукописи монографии)

Историку, знатоку истории Чувашии 19 века, Геннадию Николаеву посвящаю на предмет критического чтения

ОБ ИСТОРИЗМЕ «НАРСПИ» И О РОССИИ – ТЮРЬМЕ РУССКОГО НАРОДА

Заголовок многим покажется необычным, но он не случаен.

В 4-ом выпуске серии статей, опубликованных на данном портале, и монографии «Поэтика Константина Иванова» говорилось о том, что в «Нарспи» присутствует внеисторическое изображение селения Сильби, говорилось о том, что Сильби - есть пространство существования сакрального Мира Чувашей во внеисторическом и внегеографическом проявлении. Конкретизация же пространственно-временных параметров не позволила бы реализовать модель обобщенно-идеальной действительности единственно верного, единственно правильного СИЛЬБИЙСКОГО ЧУВАШСКОГО МИРА

АВТОР «НАРСПИ» - «КУЛАЦКИЙ ПОЭТ»…

Оценка произведения ее первыми критиками-марксистами сводилась к резкому неприятию именно идеализации чувашского Сильби.

• Вплоть до сороковых годов критика резко осуждает автора поэмы, не являющегося борцом против социальной несправедливости. Особую активность в этом плане проявляли в тридцатые годы критики вульгарно-социологического направления: они видят в поэте «буржуазного либерала», «кулацкого идеолога» и т. д. «Мы не можем принять «Нарспи» полностью без оговорок»,— пишет А. Золотов. «Это главным образом кулацкое произведение: и кулаков, и бедняков оно призывает к единению...» — вторит ему Г. Кузнецов. Г. Ишиванов, категорично настаивает: Сильби в поэме изображено как «царство всеобщего довольства и спокойствия», он называет автора называет «поэтом крестьянской демократии», человеком, взгляды которого «достаточно не сформированы, чтобы он мог заниматься проблемами социальных реформ».
• Чувствуя гениальность творения Константина Иванова, литературовед И. Сутягин встает на защиту автора. В этом плане, он, буду прямолинеен, лукаво предлагает выделить социальную природу конфликта поэмы. Да, пишет И. Сутягин , действительно Сильби— это «не деревня, а целый город». Но это только видимость, поскольку здесь налицо изображение только «внешне красивой, сытой и обеспеченной жизни». А далее критик отмечает: «Но, рисуя сытую деревенскую жизнь, К. Иванов далек от обольщения. Он знает, что социальный мир не совершенен».
• Между тем, одно дело «знать», другое дело отразить это в художественном творении. Ведь отмечают же критики поэта, что в Сильби живут бедняки, к примеру, в лице того же знахаря или музыканта, обслуживающего свадьбу Нарспи, или пьяного селянина, которые почему-то ни словом не обмолвятся с критикой «кулака» Мигидера. И потом, в поэме изображена совершенно непотребная ситуация: беспримерная любовь богатой Нарспи и бедняка Сетнера. (Вот если бы Сетнер где-то высказал такую крамольную мысль, как это сделал один из чувашских писателей, которого хотели исключить из Союза писателей за связь с дочерью бывшего НЭПмана, и заявивший: «Я е**л, е*у, и буду е**ть классового врага», отчего все члены правления, раскрыв рты, молча проглотили сказанное – вот тогда классовая тематика была бы отражена).
• А если говорить серьезно, нетрудно возразить литературоведу И. Сутягину, пользуясь его же углом зрения: разве нет «обольщения» «сытой» жизнью в Сильби в строках: «Ахӑр, кунти чӑвашсен мулӗ пур-тӑр ҫав ӗсен» («Видно, знают здесь чуваши, как богатство наживать» — пер. П. Хузангая), «Ҫӑтмах пекех туйӑнать Силпи чӑваш ялӗнче» (Кажется, будто попадаешь в рай, находясь в чувашском Сильби), «Пурӑнӑҫӑм, ах, аван аслӑ Силпи ялӗнче» (Эх, хороша жизнь в древнем селении Сильби). Далее исследователь пишет, что «восклицанием голодного пастушка Константин Иванов «как бы подготавливает читателя к восприятию тех картин социальной несправедливости, которые он нарисовал в своей поэме». Доказательство неубедительно. В общем-то, это даже не доказательство, а жонглирование материалом текста в попытке вырваться из «заколдованного круга» возникающих вопросов. Ведь именно после этих слов сразу же следует авторское следование взгляду пастушка и описание богатого селения Сильби, восхищение этим селением.
• Словно по договоренности, исследователи обходили упорным молчанием «больной вопрос», а именно — безусловное наличие идеализации чувашского Сильби в первой главе поэмы. В лучшем случае отмечается ставшая уже трафаретной фраза И. Сутягина о «внешне красивой» жизни в Сильби. Исследователи упорно избегают цитировать первоначальное описание Сильби, а ведь на основе этого описания вульгарные социологи преподнесли поэта «идеологом чувашского кулачества». Избегают, как нам кажется, потому, что в этом случае придется вести речь не просто о «внешней красоте» Сильби. Необходимо будет безоговорочно признать наличие идеализации и всяческое авторское восхищение селением. И, конечно же, соотнести данный момент с идейным содержанием поэмы.

  В первой главе говорится о домах сильбиян буквально следующее: «Кантур пекех ҫурчӗсем» (дома, подобные конторам), «асла урам тӑршшёпе хӑма витнё ҫурчёсем» (во всю длину главной улицы дома, крытые тесом), «ҫуртсем тавра килкарти чул хӳме пек ҫавӑрнӑ» (вокруг домов заборы, которые окружают их будто каменной оградой), «сарӑ хапха килсерен чёнтёрленё тӑрӑллӑ» (у каждого дома — ворота с узорчатой резьбой) и т. д. * И. Зотов пишет: «К. Иванов хорошо понимал сущность денег в эксплуататорском обществе, и уже по этой причине не мог приукрашивать чувашскую народную жизнь». И далее: «Об отсутствии идеализации чувашской народной жизни говорит не только поэма, но и другие произведения поэта». Проанализируем ход рассуждений исследователя: 1) К. Иванов «понимал сущность денег в эксплуататорском обществе»; 2) в других произведениях поэта отсутствует идеализация «народной жизни»; 3) следовательно, в поэме нет идеализации «чувашской народной жизни». Аргументы, как видим, совершенно абсурдны: как можно ставить в один ряд понимание «сущности денег в эксплуататорском обществе» с приукрашиванием «чувашской народной жизни»?!

• Попыткой вырваться из «заколдованного круга», связанного с потребностью как-то оправдать поэта, видимо, следует объяснить и вульгарное толкование И. Зотовым текста поэмы: «В поэме имеется ряд оговорок, разъяснений, что дома в Сильби «наподобие хором», «ворота с разузоренной резьбой», «тесом крытые дворы» только «вдоль по улице по главной» и далеко не все сильбияне живут в достатке... Даже пьяный мужик, бредущий вдоль по улице в праздничный день, поет о нехватке и бедности... Это говорит трудовой человек: у него на первом месте работа в поте лица, потому что без нее жизнь крестьянина немыслима». О каких «оговорках» и «разъяснениях» может идти речь, если почти вся первая глава — своего рода гимн благополучию в Сильби?! И потом, исследователь стремится предположить, что «тесом крытые дворы» «только вдоль по улице по главной», но почему бы ему не указать места в тексте, где упоминалась (хотя бы упоминалась без описания изб бедняков) на улице «неглавной». Улица главная («аслӑ урам») здесь акцентируется не в плане противопоставления «неглавной» улице села, где бы по вольному предположению исследователя ютились домишки бедняков. Мало того, и дом Мигедера, и домишко Сетнера находятся на одной улице в Турикасе (то же, что по-русски Нагорная). И потом, следует ли «жалобы» пьяного мужика принимать всерьез? Обратим внимание на сатирическое отношение рассказчика к пьяному мужику: «Ҫуркуннехи пылчӑк та канма ҫемҫе туйӑнать» (Даже весенняя грязь для отдыха мягка). А содержание песни пьяного— не сводится ли оно к утверждению мысли: работать — чтобы пить («Нумай ӗҫле, нумай ҫи, хытӑ тарла, хытӑ ӗҫ... Вӑхӑчӗпе ӗҫлёпёр, вӑхӑчӗпе ӗҫӗпӗр» — Много работай, много ешь, много потей, много пей... Некоторое время будем работать, некоторое — пить). Да, мы готовы предположить, что «на первом месте у этого человека работа в поте лица», но, исходя из ироничного отношения автора-рассказчика к данному персонажу, из содержания песни, воздержимся от вольной трактовки образа. А именно от того, что нам хотелось бы видеть в пьяном аргумент в пользу показа трудной жизни бедняка-селянина.

А ЕСЛИ ДОПУСТИТЬ, ЧТО В «НАРСПИ» ЕСТЬ НЕКОТОРЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ «ЗАЦЕПКИ»…

• Скорее всего, чувашским историкам менее всего нравится тезис об изображении действительности в «Нарспи» без привязки к чувашской истории и рассмотрение селения Сильби и ее персонажей во внеисторическом проявлении. Ведь, действительно, любое явление материального мира исторично по своей сути. Здесь же дана реалистическая картина судьбы двух влюбленных молодых людей из чувашской деревни Сильби (о возможности именно реалистического прочтения текста поэмы довольно пространно сказано в монографии «Поэтика Константина Иванова», поэтому не вижу необходимости детализировать данную сторону вопроса).
• В таком случае давайте попытаемся конкретизировать историческое время, отображенное в произведении. И в этом плане я готов дать несколько подсказок уважаемым историкам. Давайте обратим внимание на употребление некоторых русских слов в тексте поэмы. В описании домов сильбиян употребляется сравнение: «Кантур пекех ҫурчӗсем» (дома, подобные конторам). Понятие «Контора» в русский язык пришло в 17 веке из немецкого языка (Kontor) и распространилось в конкретный исторический период вместе с открытием определенных заведений. Произошло это при Петре I и значило: здания (помещения), предназначенные для управления и организации финансового контроля в России. Надо полагать, в поэму «Нарспи» данное значение вошло через посредство русского языка.
• Использование таких слов, как «старик», «праҫникӗ» и нескольких других также не обошлось без влияния русского языка и, надо полагать, имеют историческую привязку начала их использования. Тесом крытые дома, «шурӑ пӳрт» (белые избы), «хура пӳрт» (курные избы), упоминаемые в произведении, также исторически детерминированы. Исторически детерминировано отсутствие русских имен, отсутствие примет христианства и репрессивных институтов царской власти. Мог бы назвать еще несколько примеров в помощь историкам, озабоченным привязкой к обозначению какого-либо более менее конкретного исторического периода, к которому надо отнести события «Нарспи». Однако воздержусь по одной веской причине, о которой выскажусь позже.
• А теперь повернем нашу логику в следующем направлении. В «Нарспи» изображено условно замкнутое пространство с описанием чувашского селения Сильби, соседствующим с другим чувашским селением Хужлга. Между тем, есть какие-то другие миры, где живут люди с совершенно незнакомыми обычаями, со своим миропорядком. Вот и Солнце согревает эти неведомые земли «Хӑй ҫутипе ӑшӑтать, /Таҫти-таҫти ҫӗрсене». Не будем наивными, ближайший сосед чувашей - русские деревевни и города.
• Определимся с эпохой. Несмотря на демонстративное отсутствие связи с российской властью и русским православием, это, возможно, 19 век – ну, не брать же за основу 14 век! Скажем, пусть это будет первая половина 19 века, кстати, неплохо представленная Александрой Фукс в ее труде «Записки о чувашах и черемисах», датируемом 1840 годом. В ее Записках и переписке с мужем нет идеальной картины чувашской деревни, тем не менее, в целом жизнь в чувашской деревне первой половины 19 века представлена весьма сносной. Вот некоторые цитаты из ее труда:
• «Женщины одеты довольно опрятно (на них всегда чистые рубахи). Ты никогда не встретишь женщину с босыми ногами».
• «Из сочинения Г. Анорова приведу, кстати, маленькое его замечание: Чуваши живут несравненно лучше многих русских крестьян. Их деревни суть собрание в одном месте нескольких хуторов, или усадеб. Улиц правильных нет; зато едва ли найдете у Русского крестьянина такую чистоту на дворе и такой здоровый воздух, как у Чувашина».
• «Постройка их для глаз не красива, но красота и перспектива нужны в городах, а поселянину во всем удобство; у Чувашина же все под руками: дом с гумном и всеми анбарами; земля пашенная под боком, а не так, как у Русских».
• Сенковский: «После англичанок, чувашские дамы, как кажется, самые богатые бельем на земном шаре: за порядочную невесту дают по сту рубашек в виде trousslau (приданного)».

  А как жили в это время русские, которые заселяли далекие неведомые сильбиянам земли (таҫти-таҫти ҫӗрсенче)? Для сравнения возьмем за основу 90-е годы 19 века, т.к. начало 19 века и его середина связаны с крепостничеством на Руси и сравнение будет совершенно некорректно.

После прочтения раздела, вы, возможно, поймете, почему автора «Нарспи» обвиняли в ИДЕАЛИЗАЦИИ Сильби.

3. РОССИЯ - ТЮРЬМА РУССКОГО НАРОДА

ЛЕВ ТОЛСТОЙ (описание поездок в конце 19 века по нескольким десяткам деревень разных уездов):

• «Во всех этих деревнях, хотя и нет подмеси к хлебу, как это было в 1891-м году, но хлеба, хотя и чистого, дают не вволю. (…) У большинства продано и заложено всё, что можно продать и заложить. Приварка - пшена, капусты, картофеля, даже у большинства, нет никакого».
• «Из Гущина я поехал в деревню Гневышево, из которой дня два тому назад приходили крестьяне, прося о помощи. Деревня эта состоит, так же как и Губаревка, из 10 дворов. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны, и все умоляют помочь им. "Хоть бы мало-мальски ребята отдыхали", -- говорят бабы. "А то просят папки (хлеба), а дать нечего, так и заснет не ужинаючи"... Я попросил разменять мне три рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег... Целая слободка этих жителей не имеет земли и всегда бедствует, теперь же находится при дорогом хлебе и при скупой подаче милостыни в страшной, ужасающей нищете...»
• «Из избушки, около которой мы остановились, вышла оборванная грязная женщина и подошла к кучке чего-то, лежащего на выгоне и покрытого разорванным и просетившимся везде кафтаном. Это один из ее 5-х детей. Трехлетняя девочка больна в сильнейшем жару чем-то в роде инфлуэнцы. Не то что об лечении нет речи, но нет другой пищи, кроме корок хлеба, которые мать принесла вчера, бросив детей и сбегав с сумкой за побором... Муж этой женщины ушел с весны и не воротился. Таковы приблизительно многие из этих семей».
• «Чем дальше в глубь Богородицкого уезда и ближе к Ефремовскому, тем положение хуже и хуже... На лучших землях не родилось почти ничего, только воротились семена. Хлеб почти у всех с лебедой. Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она не съедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют».

**********

В. Г. КОРОЛЕНКО (много лет проживал в русской деревне в начале 1890-х):

• «Вы свежий человек, натыкаетесь на деревню с десятками тифозных больных, видите, как больная мать склоняется над колыбелью больного ребенка, чтобы покормить его, теряет сознание и лежит над ним, а помочь некому, потому что муж на полу бормочет в бессвязном бреду. И вы приходите в ужас».
• «У меня была надежда, что, когда мне удастся огласить все это, когда я громко на всю Россию расскажу об этих дубровцах, пралевцах и петровцах, о том, как они стали "нежителями", как "дурная боль" уничтожает целые деревни, как в самом Лукоянове маленькая девочка просит у матери "зарыть ее живую в земельку", то, быть может, мои статьи смогут оказать хоть некоторое влияние на судьбу этих Дубровок, поставив ребром вопрос о необходимости земельной реформы, хотя бы вначале самой скромной».
• «В попытке спастись от голода жители целых сёл и районов «шли с сумой по миру», пытаясь спастись от голодной смерти. Вот как описывает это Короленко, который был свидетелем этого: «Осенью, до начала ссудных выдач, опять целые тучи таких же». голодных и таких же испуганных людей выходили из обездоленных деревень...Когда ссуда подходила к концу, нищенство усиливалось среди этих колебаний и становилось все более обычным. Семья, подававшая еще вчера, - сегодня сама выходила с сумой».
• «Обезумевшие от голода люди попрошайничали и воровали. Вдоль дорог лежали трупы погибших от голода. Чтобы предотвратить это гигантское бегство отчаявшихся людей в голодающие деревни вводили войска и казаков, которые не давали крестьянам покинуть деревню».
• «Теперь (1906-1907год) в голодающих местностях отцы продают дочерей торговцам живого товара. Прогресс русского голода очевидный».

**********

• ЭМИЛЬ ДИЛЛОН (жил в России с 1877 по 1914 год, профессор, читал лекции нескольких российских университетах, много путешествовал по России): «Российский крестьянин ... ложится спать в шесть или пять часов вечера зимой, потому что не может тратить деньги на покупку керосина для лампы. У него нет мяса, яиц, масла, молока, часто нет капусты, он живет главным образом на черном хлебе и картофеле. Живет? Он умирает от голода из-за их недостаточного количества».

**********

• А.Н.ЭНГЕЛЬГАРДТ (ученый-химик и агроном жил работал в русской деревне: «У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси».

**********

 Журналист ПАВЕЛ ПРЯНИКОВ:

• «Пшеничный хлеб был редко у кого по праздникам, мяса съедали не более 5-10 кг в год. Бани были у небольшого числа кулаков, а подавляющая часть крестьян мылась 1-2 раза в месяц в корытах в избе».
• Крестьяне в Российской империи в конце XIX века составляли 85% населения. Этот был "архипелаг Африка", даже если судить по питанию и гигиене, а не только по неграмотности (80% крестьян не умели читать и писать; ещё 10% умели читать, но не понимали смысла прочитанного).

**********

Историк ВЛАДИМИР БЕЗГИН:

• Солома служили универсальным покрытием для пола в крестьянской избе. На нее члены семьи отправляли свои естественные надобности, и ее, по мере загрязнения, периодически меняли.
• О гигиене русские крестьяне имели смутное представление. По сведениям А. И. Шингарева, в начале ХХ в., бань в с. Моховатке имелось всего две на 36 семейств, а в соседнем Ново - Животинном одна на 10 семейств. Большинство крестьян мылись раз - два в месяц в избе, в лотках или просто на соломе. М. П. Семкина (1919 г. р.) вспоминала: «Раньше купались дома, из ведерки, никакой бани не было».
• Большинство крестьянских изб топились «по-черному». В 1892 г. в с. Кобельке Богоявленской волости Тамбовской губернии из 533 дворов 442 отапливались «по-черному» и 91 «по белому».

P.S. Теперь, надеюсь, понятно, почему автора «Нарспи» обвиняли в ИДЕАЛИЗАЦИИ Сильби.

© Станислав Убасси